Friday, March 29th, 2024

«Мне захотелось почитать что-то, чего нет, и я подумала: почему бы это не написать?»: интервью писательницы Екатерины Звонцовой

Фотография из личного архива Екатерины Звонцовой

Сейчас мир литературы стал стремительно расти и развиваться. Новое поколение знакомится не только с русской и зарубежной классикой, но и открывает для себя новые имена литературы. На книжных полках все чаще стали появляться произведения современных авторов. Зачастую они красочнее, понятнее и ближе, за счет того, что о проблемах современности в них говорится открыто. Неудивительно, что такие «откровенные» книги набирают все большую популярность.  

С одной из современных писательниц, Екатериной Звонцовой, автором книг «Рыцарь умер дважды», «Иди на мой голос», «Серебряная клятва», «Отравленные земли» и «Теория бесконечных обезьян», удалось побеседовать «Таким медиа».

– Как началась Ваша писательская деятельность?

Точно по заветам Симора Гласса, персонажа-вундеркинда из цикла Сэлинджера: с того, что мне захотелось почитать что-то, чего нет, и я подумала: почему бы это не написать? Читала я фэнтези — и понимала, что оно бы больше нравилось мне с какими-то другими героями. Изучала какой-то момент из истории — и понимала, что очень хочу прочитать об этом захватывающий роман, а его нет. И постепенно я поняла, что это даже здорово: нет — значит, можно создать самому. Примерно так я, например, написала детектив «Иди на мой голос», где есть необычная, альтернативная викторианская Англия, а основной конфликт связан с попытками разобраться в прошлом Антонио Сальери.

– С какими проблемами вы столкнулись при написании первой и последующих книг?

Думаю, моя «проблема первых книг» общая для многих авторов. Дебютные романы – это тот момент, когда «удали богатырской» (азарта, запала и желания что-то такое воплотить в жизнь, чтобы ух!) много, а вот «силушки богатырской» (навыков, опыта и четкого понимания, как именно сделать все действительно хорошо) пока не хватает! Сейчас я понимаю, что многие свои первые истории могла бы написать лучше. И вероятно, я их еще переосмыслю. Но также я понимаю, что это нормально, это показатель нашего роста. Трилобит, динозавр и homo sapiens тоже представляют собой три разных ступени развития живой природы. А что касается книг более поздних… тут уже трудно обобщать, они все в разных жанрах и каждая сталкивала меня с разными вызовами. В исторической прозе это работа с фактами и стилизацией, в современной ― поиск нужного tone of voice (нужного языка прим. редакции), в фэнтези ― выстраивание логичных и при этом ярких, максимально отличающихся от нашего миров.

– Что преобладает в ваших книгах, какие темы вы чаще всего затрагиваете и почему?

Все книги очень разные, на самом деле, сложно выделить много общих мотивов. В «Теории бесконечных обезьян» на первый план вышло переживание утраты и горя; в «Иди на мой голос» ― права женщин и историческая память; в «Отравленных землях» ― многогранность зла и конфликт столицы и провинции; в «Серебряной клятве» ― доверие, союзничество и межкультурная коммуникация. Другой мой роман, «Рыцарь умер дважды» ― фэнтези с элементами вестерна (направление искусства, характерное для США. Действие в основном происходит во второй половине 19 века на Диком Западе,также в Западной Канаде и Мексике, прим. редакции), но там также много о конфликте коренных американцев и колонизаторов, о национальных травмах, которые не проживаются так просто и потом обязательно на что-то проецируются. В общем, можно бесконечно перечислять, и все будет разным. Из каких-то общих тенденций могу все-таки назвать интерес к ретеллингам – то есть переосмыслениям старых сюжетов на новый лад. 

Среди моих неизданных книг одна – роман «Чудо, Тайна и Авторитет» – связана с «Рождественской песнью» Диккенса, а другая, «Nevertown», – с «Питером Пэном» Джеймса Барри. Надеюсь, что-то из этого выйдет в свет в 2022 году.

Также, отмечу, в каждой моей книге есть что-нибудь тяжелое, темное. Мои произведения заставляют путаться в мыслях, порой сердиться, блуждать под беззвездным небом, зато наутро многое видится ярче и яснее.

Фотография из личного архива Екатерины Звонцовой

– Связаны ли Ваши книги с жизненными историями?

Во-первых, могу точно сказать, что многие мои книги связаны с реальной историей. Например, у меня есть роман «Отравленные земли» — историческая мистика о враче XVIII века, с которого Стокер впоследствии написал своего ван Хельсинга и чьим расследованием вдохновился на «Дракулу». 

А другая книга — фэнтези «Серебряная клятва» — вдохновлена событиями Смутного времени, походом Скопина и Делагарди против Самозванца.

Что касается прямо жизни-жизни, автофикшн я не пишу и друзей-знакомых в книжки не пускаю. Но кое-что, например, из моей работы туда просачивается. 

Роман «Теория бесконечных обезьян» — история о непростой неделе, которую одно маленькое издательство переживает после гибели своего автора. Там много издательских реалий, там же — будни следователей, которые тоже всегда были мне очень интересны (я сама когда-то хотела стать следователем) и которые совершенно земные, не «как в кино». И там же немало писательского: то, насколько тесно все мы связаны с нашими мирами; то, сколько себя мы отдаем книгам, то, как мы выгораем и что нас волнует.

– Кто для вас пример в сфере писательской деятельности?

Еще до того, как Библия стала одной из моих настольных книг, я неосознанно жила по принципу «Не сотвори себе кумира» (из-за этого меня крайне сложно было воспитывать, обучать и вообще как-то на меня влиять). Так что не могу назвать примеры, но могу — тех, с кем чувствую родство, духовное и творческое. Это Федор Достоевский (не в первый раз его еще упомяну), Терри Пратчетт, Альбер Камю и Эмили Дикинсон. А еще, пожалуй, Аркадий Кошко, у него меня особенно восхищает баланс работы (очень интересной, он один из самых знаменитых наших сыщиков дореволюционной эпохи) и творчества.

– Кто поддерживал вас во время написания первой книги?

В целом, никто. Я замкнутый человек и поначалу почти не говорила о своем увлечении. Упоминала, что пишу, но не более, и наверное, сам мой суровый вид говорил: «Нет, почитать не дам, мне и так хорошо». Но могу точно сказать другое: никто и не пытался «спустить меня на землю» всякими «это не профессия», «зачем тратить на это время?», «а ты уверена, что у тебя талант?». В этом плане у меня комфортное, ни капли не душное окружение. Что семья, что друзья: нормально воспримут, даже если ты пострижешься налысо или решишь разводить тритонов, например.

 Как я поняла позже, уже работая с другими авторами, это тоже ценно и во многом определяет твою внутреннюю свободу и уровень смелости. Некоторым (я из таких) даже помощь-то не нужна особо, лишь бы не мешали.

Фотография из личного архива Екатерины Звонцовой

– Многие подростки и молодежь сейчас очень редко читают. Как, на ваш взгляд, ваши произведения влияют на становление личности, чем они могут привлечь?

Сложно сказать, так как книги для подростков я не пишу, средний возраст моего читателя все же 25+ или хотя бы уж 20+. Но я вижу на своих мероприятиях и подростков тоже, им нравятся многие истории. Притом среди моих героев, которые их вдохновляют, – и женщина-детектив из викторианской Англии, и пятидесятилетний врач, и следователи из русской глубинки, и полководцы, и священники, и пираты. То есть абсолютно не ровесники, люди с другим опытом и спектром проблем. И меня это радует. 

Но если смотреть глобальнее, я вообще считаю, что «человек, который читает мало» – это просто «человек, который пока не нашел книги своей мечты». Здесь же очень много всего должно сойтись: чтобы нравились герои, захватывал сюжет, хорошо воспринимался слог. Что касается именно детей и молодежи, важно понимать: не всем для первой влюблённости в книжный мир подойдут классика из школьной программы, или сказки, или даже тот же «Гарри Поттер», каждому свое. Я вот читала с большой неохотой и скепсисом, пока однажды (лет в 10) не взяла «Три мушкетёра», а в 12 ― «Мастера и Маргариту».

– Согласны ли Вы со школьной программой по литературе? Что изменили бы?

Сложно: сама я училась давно и по усиленной, очень насыщенной программе, а дети моих друзей-знакомых в большинстве своем школьного возраста пока не достигли. Со стороны могу сказать, что в общем образовании вижу четыре… нет, не проблемы, скорее зоны роста.

Во-первых, это нехватка факультативного подхода. По моему, у детей должно быть, так сказать, «право не читать», а точнее, «право читать избирательно». Грубо говоря, мне не понравился Печорин, — я изучаю контекст, в котором написан «Герой нашего времени», и судьбу Лермонтова, чтобы понимать, какое место он занимает в культуре. А вот текст целиком в себя заталкивать не обязана, максимум фрагмент, вынесенный в хрестоматию (у нас вот были интересные хрестоматии, с хорошей выборкой). При этом я читаю полностью, например, «Капитанскую дочку», и «Преступление и наказание», и «Доктора Живаго»… ну а кто-то ― наоборот. Думаю, было бы здорово сопровождать такой подход уроками-обсуждениями: кому в классе что не нравится, кому наоборот и чтобы они пытались друг друга переубедить, мол «Ты ничего не понимаешь, Фаталист классный» ― «Нет, это ты не понимаешь, почитай лучше про Пиковую Даму». Дискуссия ― залог формирования «активного» читателя, умеющего анализировать текст и понимать его ценность для себя и для других.

Второе — педагоги. На мою любовь к чтению во многом повлияли учителя. Они умели и рассказать интересно, и мнение свое особо не навязывать, и задания придумывали ого-го, например, до сих пор помню, как мы рисовали ад Данте и сами пытались написать продолжение «Евгения Онегина». Не всем учителям, к сожалению, удается именно увлечь класс, да и не у всех есть на это время, энтузиазм и ресурс. Их, конечно, нужно вовлекать и поощрять за любые подобные инициативы, как финансово, так и эмоционально.

Третье — большее уважение к индивидуальности учеников. Даже после наших уроков в книги влюбились далеко не все. Чтение и любовь к нему — в принципе штуки личные. Ну нельзя просто взять класс совершенно разных ребят и на выходе получить два десятка библиофилов, это так не работает даже у самого блестящего педагога. Поэтому если кому-то из ребят хватит сил прочесть и полюбить всего пару писателей, они уже молодцы. Должна быть «программа-минимум» и «программа-максимум», для каждого.

Наконец четвертое ― разнообразие. Насколько я знаю, сейчас не во всех школах в принципе преподают зарубежную литературу и не во всех изучают современную российскую прозу. У нас было и то, и другое; многих авторов ― от Бокаччо до Улицкой ― я открыла в школе. Все-таки мы ― часть огромной мировой семьи и мы не застыли в янтарном великолепии классики. 

Молодежи лучше как можно раньше узнавать о как можно большем количестве книг в мировом наследии. Как раз чтобы сделать свой читательский выбор.

– А какие книги, которые вы читали, вам особенно запомнились?

Если в целом обрисовывать мои вкусы, то классику, и русскую, и зарубежную, я люблю больше, чем современную литературу. Но вообще сложно: читаю я очень много, в том числе по работе, так как я не только автор, но и редактор, художественной прозы в том числе. Так что перечислять любимцев могла бы бесконечно. Назову несколько книг из прочитанного/перечитанного/изданного с моим участием в последнее время: «Братья Карамазовы» Достоевского, «Жизнь А.Г.» Ставецкого, «Тайная история» Донны Тартт, «Властелин колец» Толкиена, «Одинокое дерево» Марии Папаянни и «Школа над преисподней» Эли Фрей.

Беседу вела Варвара Попова.